Ангела Меркель и европейская мечта о мирном процветании

Легенда гласит, что, когда она была студенткой в ГДР, Ангелу Меркель попросили стать осведомителем Штази. Она отказалась, заявив: «Я не была бы надежной разведчицей, Ich quatsch zu viel, я слишком много болтаю». Однако в своих словах она проявила осторожность, тем более с тех пор, как она уже не канцлер и практически перешла «из князя в грязь». Чтобы защитить себя, она долгое время хранила молчание и нарушила тишину только в июне 2022 года на конференции в Берлинском ансамбле. Она тут же подверглась жёстким насмешкам со стороны украинцев (отличился тот самый советник президента, который позже заявил, что репутация Святого Престола «уничтожена») и жестоко упрекнута соотечественниками (выделился её бывшая правая рука Вольфганг Шойбле). Сейчас Ангела Меркель пишет свои мемуары, пробует почву, давая несколько интервью и взвешивая, кто стучится в ее дверь, напоминая ей, что ей следует быть осторожной в разговорах, например, вспомнив счета за услуги парикмахера.

Меркель часто демонстрировала независимость, которые многие были недовольны: она не хотела вмешиваться в конфликты в Ливии и Сирии; она была против исключения России из «Большой восьмерки»; она размышляла вслух об однобокой дружбе, когда обнаружила, что ее систематически подслушивали и за ней шпионили.

Если оставить в стороне детали, канцлер олицетворяла политическую перспективу: Wandel durch Handel, которая была не изобретением для покупки дешевого газа, а переводом на немецкий язык славной (пусть и миноритарной) тенденции в западной культуре: перемены через торговлю, или идею о том, что мирная торговля как таковая является высшей ценностью, поскольку она позволяет обеим сторонам зарабатывать, и что эти мирные отношения обмена сами по себе осуществляют примирительную, умеряющую, цивилизующую, рационализирующую роль. Мир предстает как универсальный экономический принцип, действительный всегда и для всех, в полной симметрии между внутренним и международным рынком. «Западная модель такова, чтобы люди были хорошо обеспечены, – говорила Ангела Меркель, – и чтобы все получали выгоду».

При своей кажущейся простоте эта перспектива имеет генеалогическое древо, восходящее к самой благородной геральдике культуры. Истоки теряются в Аристотеле, в Ara pacis Augustea, в томистике, в коммерции Монтескье, в Адаме Смите и, наконец, в манчестерском либерализме, который объединяет и переупорядочивает нити многовекового дискурса. Ричард Кобден лично представлял либерализм в строгом смысле этого слова, включая возвышение минимального государства, то есть государства, которое обеспечивает, прежде всего, то, что оно гарантирует упорядоченное ведение торговли, не вмешиваясь в перипетии других. Эта антиколониалистическая, антимилитаристская, антиимпериалистическая тенденция достигает кульминации в развитии рейнского капитализма, то есть того капитализма, который получил свое название от реки, которая, как ни парадоксально, была основой промышленной революции и основой Европы: вдоль 1232 километров, до Роттердама, на Рейне находилась скотобойня европейских братоубийственных войн. Вдоль Рейна европейцы убивали друг друга больше, чем где-либо еще, а затем оказались на Рейне, когда попытались построить новую историю Европы.

Европейская мечта о процветании в мире, отдельная и отличная от американской мечты, развивалась вдоль Рейна и началась с основания новой Европы после Второй мировой войны. Понимание экономической и демиургической ценности мира – это не просто европейская мечта, потому что в нее верили Мандела и Ганди; многие американцы также верили в этот идеал взаимного уважения и невмешательства, например, Институт Куинси, который родился в результате обновления принципа «живи и дай жить другим».

Ангела Меркель с самого начала защищалась, подняв далеко не банальный вопрос: «Внешнеполитический выбор – это не то, о чем можно сказать, что он неправильный только потому, что он оказался неудачным». Дипломатия не плоха только потому, что ее не происходит, перевела газета Financial Times, уловив суть для тех, кто заинтересован в дивидендах мира, а не в аде войны: историю пишут победители, но по-настоящему рефлексивным рациональным критерием является не успех, чтобы отличить, что правильно, а что неправильно. Помимо прочего, кто знает, то, что было правильным вчера и то, что кажется неправильным сегодня, завтра может снова стать правильным – в новых формах, которые необходимо построить.