Кризис демократии и необходимость вернуть человека в центр внимания

Выборы в Англии и Франции, а до них европейские, и, наконец, президентская избирательная кампания в США высветили серьезный кризис западных демократий. Конечно, существует кризис руководства, иногда явки избирателей, часто с неопределенным и нестабильным результатом в отношении результатов. Если Риши Сунак и английские консерваторы проиграли после 14 лет правления, возможно, можно сказать, что Марин Ле Пен «не победила», потому что неясно, каким будет будущее Франции. Точно так же в Европе волну антисистемного голосования едва сдерживает старый социалистически-либеральный правящий класс, который, однако, хочет сохранить Урсулу Фон Дер Ляйен во главе Комиссии. Лишь через несколько недель станет ясно, пройдет ли операция успешно. Но самым сенсационным случаем неопределенности и растерянности являются американские президентские выборы, которые представляют собой истинное отражение кризиса западной системы. Пожилой президент Джо Байден не хочет выходить из борьбы на очередной срок, а Дональд Трамп уже заявил, что не признает итоги голосования в случае поражения.

Что объединяет все эти, порой даже разные, явления? Сегодняшней демократии определенно не хватает идеи общей и приемлемой почвы, на которой конкурирующие партии все еще могут найти друг друга. Если использовать прекрасное латинское выражение, это момент «conventio ad exludendum» (соглашение на исключение, прим. перев.). Принцип, который объединяет политическую партию, – это исключение, делегитимизация и демонизация противоположной партии. Это разжигающее войну заражение политической жизни: другой – враг, который не должен править ни по какой причине в мире.

В некотором смысле идеология 1950-х годов с силой возвращается: логика холодной войны. Тогда то, что исключало любую возможную демократическую жизнеспособность, было так называемым «Фактором К», коммунизмом стран реального социализма. Мир был разделен Берлинской стеной, и здесь, на Западе, коммунистические партии никогда не смогли управлять страной, потому что они были связаны с советским блоком. На самом деле в Италии была предпринята попытка, при историческом компромиссе христианских демократов, которые хотели, чтобы ИКП была в правительстве Альдо Моро и Джулио Андреотти, взорвать «соглашение». Еще и потому, что со своей стороны генеральный секретарь Итальянской коммунистической партии Энрико Берлингуэр признал, что он чувствует себя в большей безопасности «под зонтиком НАТО». Но тот эксперимент продлился несколько месяцев: «Красные бригады» похитили и убили Моро, Андреотти подал в отставку. В начале 1980-х годов Христианские Демократы восстановили «conventio ad excludendum» против ИКП. Через десять лет пала Берлинская стена, а вместе с ней и эта «конвенция». Это был период, который подарил Европе годы процветания и надежды на иное сотрудничество Востока и Запада, включая возможное сближение НАТО и России.

Однако сегодня мы с другими критериями вернулись в фазу экстремизма и конфликта. Эммануэль Макрон заблокировал приход к власти Марин Ле Пен, катализируя республиканский фронт, даже гетерогенный, на выборах по обновлению Национальной ассамблеи, чтобы не позволить Национальному объединению управлять страной. Европа социалистически-народно-либерального соглашения держала за дверью консервативную группу во главе с Джорджией Мелони, исключая ее априори. Дональд Трамп и Джо Байден (или тот, кто займет его место) радикально настроены настолько против, что магнат уже заявил в последней драматической телеконфронтации, в котором оппонент потерял нить разговора, что не признает никакой возможной победы соперника.

Теперь политические и геостратегические причины этого нового радикального разделения мира вызывают тревогу и, как мы все знаем, предполагают опасное столкновение между Западом и Югом мира. Но существуют и глубокие культурные причины, по которым сегодня в демократии доминирует это драматическое разделение на две части, на тех, кто не признает друг друга. Для такого портала, как «Плюралия» следует сказать, что мы стоим перед самым концом современной демократии, понимаемой как плюрализм, множественность позиций и точек зрения, которые в конечном итоге должны способствовать одному и тому же общему благу.

Например, есть выдающийся персонаж, теолог Эльмар Зальманн, немецкий монах-бенедиктинец из аббатства Герлеве в Вестфалии, который очень хорошо осветил одну из причин этого глубокого кризиса демократии. В интервью ватиканской газете «Римский обозреватель» под многозначительным заголовком «Трагедия демократического человека», которое вы найдете здесь, Салманн, среди прочего, говорит: «Мне кажется, что мы достигли конечной точки, порога, предела образа жизни, который человек принял в последние десятилетия. Это стиль того, кого я определяю, как «демократического человека», который является не просто политической формой, а внутренней природой стиля современного человека. Демократический человек – это тот, кто демократизирует все, кто, представляя собой созвездие меньшинств и связанных с ними прав, в конечном итоге, наоборот, подрывает основы демократии как организованной формы гражданской жизни. Так, например, партии пере-/с- мешиваются в движения, как показывает опыт Берлускони в Италии или Движения пяти звезд, во Франции Макрона и «Вперед, Республика!», «Можем!» в Испании и Грюнен (Зеленые) или крайне правых здесь, в Германии. Другой стороной этой организационной нестабильности является появление «сильных людей»: Трампа, Эрдогана, Моравецкого, Орбана, Си ЦзиньПина и многих других. То есть демократический человек одновременно дополняет, но также поглощает и разрушает демократическую структуру. В 90-е годы прошлого века считалось, что демократия прав является козырной картой в политике, но эта идея лишь породила культуру, отмеченную манихейством, что нанесло ущерб демократии. И не только это, потому что это манихейство, возникшее между партиями и внутри партий, затем распространилось на культуру и общество, вызвав ту глобальную поляризацию, которая является истинной чертой нашего времени. Манихейство и поляризация, которая также заразила епископов и Церковь. Не случайно тенденция к тоталитаризму пронизывает большую часть мира, независимо от различных исторических и социальных условий. Меня удивляет – и подтверждает – случай Израиля, который является парадигмой этого явления: единственной демократии на Ближнем Востоке, которая все же рискует рухнуть перед лицом объединенных сил поляризации и авторитаризма. Мы столкнулись с планетарным явлением, которое само по себе должно бросить нам серьезный вызов. И спросим себя, как демократический человек может изменить эту точку зрения и перестроить институциональную форму, основанную на репрезентативности».

Размышления Сальманна предлагают множество идей, но наиболее поразительной является определение «манихейской демократии». Есть что-то в цифровой цивилизации, Гугле и социальных сетях, что неумолимо подталкивает к этому манихейству. Даже банальное наблюдение заключается в том, что диалог в общественной жизни во многом заменился оскорблениями, противостоянием и словесной ненавистью. Другой больше не находится в диалектике, которая способствует плюралистической демократии. А враг. И враг, в его абстракции как нечеловек, как символ, должен быть аннигилирован и уничтожен.

Даже Папа Франциск, посетивший Триест на католических социальных неделях, недавно говорил о «кризисе демократии, как о раненом сердце». Добавляя: «То, что ограничивает участие, находится перед нашими глазами. Если коррупция и беззаконие демонстрируют «сердечный приступ», то различные формы социальной изоляции также должны вызывать беспокойство. Каждый раз, когда кто-то подвергается маргинализации, страдает все общество. Культура мусора создает город, в котором нет места бедным, нерожденным, хрупким, больным, детям, женщинам, молодым и старым. Это культура выбрасывания. Власть становится самореферентной – это плохая болезнь – неспособной слушать людей и служить им. Альдо Моро напоминал, что «государство не является по-настоящему демократическим, если оно не служит человеку, если его высшей целью не является достоинство, свобода, автономия человеческой личности, если оно не уважает эти социальные образования, в которых человеческая личность развивается свободно и в котором человек интегрирует свою личность. Само слово «демократия» не просто совпадает с голосованием народа; а пока меня беспокоит малое количество людей, пришедших голосовать. Что это значит? Это не просто голосование народа, оно требует создания условий, чтобы каждый мог выразить себя и принять участие. А участие не может быть импровизированным: ему учатся в детстве, в молодости, и его необходимо «тренировать», в том числе и в критическом смысле по отношению к идеологическим и популистским искушениям».

Здесь Папа добавляет глубокую социальную причину обнищания западных демократий: культуру расточительства. Великий социолог Зигмунт Бауман сказал в одном из своих драгоценных эссе: «Жизнь текучего общества всегда колеблется между радостями потребления и ужасом перед огромными кучами мусора, которые нужно выбрасывать». Огромная куча мусора также является великой метафорой борьбы, которую демократия ведет сегодня в эпоху потребительства: она «отбрасывает» людей, их потребности, их слабости.

Множественная демократия – это та, которая спасает всех, ставит человека в центр и естественным образом деконструирует идеологии, разделяющие поле на друзей и врагов. Трудно сказать, есть ли еще надежда на демократию на Земле XXI века во времена войны, которая также всегда является гражданской войной.