Свидетельство одного из наших авторов, чей семейный дом был уничтожен пожаром, который уже много дней бушует в Лос-Анджелесе
Мне трудно говорить об этой потере без слез, как будто едкий дым и пепел Лос-Анджелеса пронеслись через всю огромную страну, чтобы найти меня.
Мои свекры были французскими иммигрантами, переехавшими в Калифорнию, ставшими гордыми американцами, трудолюбивыми и простыми в своих устремлениях. Джозеф Бишетти познал крайнюю нищету во Франции и считал, что лучший способ позаботиться о своей семье – это упорно трудиться и купить землю.
В середине 1970-х годов он и его жена Андре купили скромный дом с большим участком в районе Лос-Анджелеса под названием Пасифик-Палисейдс. Тогда он и представить себе не мог, как вырастут цены в этом районе, как знаменитости и другие представители богатой элиты будут переезжать туда по тем же причинам, что и он. Палисейдс ощущался отдельно от остального Лос-Анджелеса. Он упирался в горы Санта-Моники, и по мере роста населения вновь возводимые дома медленно поднимались вверх по склонам холмов вдоль извилистых узких улиц, спускавшихся к бульвару Сансет.
Район, в который он переехал, был полон маленьких, лепившихся друг к другу домиков, уютных и симпатичных, скромно перестроенных, с лужайками и клумбами. Люди, жившие в этом районе, рассчитывали, что это будет их последний переезд. Они не были богаты, но у них был кусочек рая, и они планировали остаться. Молодые пары становились пожилыми, потом – увы – вдовцами или вдовами.
Когда им всё-таки пришлось продать свой дом, люди, пришедшие им на смену, просто снесли его и втиснули на их участки особняки. Двух- или трехэтажные, с частными кинотеатрами и бассейнами, и всегда с балконом или патио на крыше, направленным на залив Санта-Моника. Люди платили огромные деньги за ощущение того, что они находятся вдали от автострад, торговых центров и пробок.
У Джо и Андре не было таких грандиозных планов. Этот дом был их мечтой, их убежищем. Это был одноэтажный дом, отделанный простой штукатуркой, – три спальни, гостиная и кухня. Андре, которая прекрасно готовила, мирилась с непокорной плитой, но никогда не позволяла себе микроволновку.
Окна почти все время были открыты, и, как бы ни было жарко в Южной Калифорнии, в дом залетали бризы, дующие с залива Санта-Моника. Ветер дул с океана, поднимался по краю каньона, на котором стоял дом, проносился над фасолью, помидорами и цуккини, которые посадил Джо, мимо базилика Андре и попадал в дом, где смешивался с запахами кускуса, макарон и coq au vin (курица в винном соусе).
Джо был подрядчиком по ремонту и проводил гораздо больше времени, работая над чужими домами, чем над своими. И все же, когда ему было уже ни много ни мало 80 лет, он в одиночку установил новую крышу. Несмотря на возраст и артрит, он таскал тяжелую черепицу по шаткой лестнице и методично переделывал крышу в соответствии со своими стандартами.
«Грег, – с гордостью сказал он, – эта крыша прослужит 50 лет». Он хотел, чтобы мы с женой жили в этом доме. Передать его собственность было бы исполнением мечты. Я же просто качал головой в знак несогласия, ведь я увез его дочь и четырех внуков на другой конец страны.
Я благодарен судьбе за то, что Джо не дожил до того, что случилось 7 января 2025 года, ведь это наверняка разбило бы ему сердце.
Бризы исчезли, их сменили рычащие ветры Санта-Ана, дующие из пустыни на запад. Где-то искра переросла в пламя, а пламя – в ад. Словно мародеры, скачущие из предгорий, пламя обрушилось на общину, которая любила называть себя деревней, как будто ее бутики и рестораны каким-то образом защищали ее от более сурового мира.
Не только дом Джо превратился в пепел, но и все дома вокруг него на многие мили. Школа, в которой учились его дети, церковь, где я женился на его старшей дочери, хозяйственный магазин, в котором он покупал товары.
В один день исчезли фруктовые деревья, которые он посадил на переднем дворе, каньон, полный дикого аниса и чапарраля, который с удовольствием исследовали его внуки, когда приезжали в гости, обветренное баскетбольное кольцо, базилик, листья эвкалипта с лимонным запахом.
В тот страшный день в доме никто не погиб, хотя мой зять оставался там до тех пор, пока можно было поливать крышу, которая должна была прослужить 50 лет. И все же я плачу от утраты, плачу от того, что безжалостно стирается община, мечта человека, место, наполненное прекрасными людьми, которые и не подозревали, что однажды его постигнет.
У нас есть память, – сказала моя жена. Действительно, есть. Этого должно быть достаточно, я знаю. Но, сказать по правде, этого не достаточно.
Статья Грега Эрландсона опубликована с любезного разрешения OSV News (США)