Германия 1919 г. – Россия 1991 г.: история повторяется?

Согласно довольно распространенной поговорке, история не повторяется, а рифмуется много раз. Одна из таких рифм, и очень значимая, произошла в 1991 году, когда возникла Российская Федерация после распада Советского Союза. В тот год Россия оказалась в условиях, очень похожих на условия Германии в 1919 году, которая только что потерпела поражение от западного альянса в Первой мировой войне и жестко регулировалась Версальским миром. Более того, такого рода созвучие двух дат – 1991 и 1919 годов – помогает выявить связь между двумя ситуациями и последующими событиями. Можно было бы говорить о новом Версале, который, по сути, стал бременем для России менее чем через столетие.

Есть четыре характеристики послевоенной Германии, которые повторяются в нынешней послевоенной России после распада Советского Союза, провозглашенного в декабре 1991 года Ельциным, президентом Российской Федерации.

Во-первых, вычитание больших участков территории, населенных миллионами собственных соотечественников – немцев в 19-м и русских в 91-м, – внезапно оказавшихся за пределами того, что они считали своей родиной, и подчиненных суверенитету новых государств, которые часто принимали в отношении них дискриминационные меры. Второе из этих сходств между послевоенной Германией и Россией 1990-х годов повторяется в экономической жизни двух стран. На момент капитуляции Рейх уже был обременен огромными военными расходами, финансируемыми за счет кредитов, выплата которых из-за поражения стала невозможной, что положило начало динамике инфляции, которая стала галопирующей и неконтролируемой из-за дополнительного бремени репараций, наложенных Версальским договором. Это вызвало значительные изменения в самой социальной структуре Веймарской республики и ее статусе, что имело разрушительные политические последствия.

Аналогичным образом, в России кризис производственного аппарата и трудоемкие распределительные механизмы коммунистической системы, обусловленные реформами Горбачева, вызвали огромную инфляцию, которая в конце 1991 года превратилась в гиперинфляцию, достигшую 200%. Таким образом, был создан новый класс магнатов, определяемых как олигархи: импровизированные предприниматели, способные получить контроль над крупными государственными производственными комплексами с ограниченными финансовыми обязательствами благодаря новому императиву приватизации.

И в Германии, и в России военные элементы проявили одинаковое разочарование из-за условий существенной капитуляции противнику, не потерпев реального поражения. Гибкость Горбачева в переговорах о воссоединении Германии была также обусловлена беспокойством о положении советских солдат, которым пришлось эвакуировать свои позиции и жилье в Восточной Германии. Однако, в отличие от того, что произошло в Германии в 1919 году, крупные руководители военного аппарата в Москве, несмотря на условия дискомфорта и уныния офицеров и солдат, не играли значительной роли в политических дебатах Российской Федерации. Советская армия стала очередной жертвой гласности. До перестройки это было учреждение, защищенное от общественного контроля, защищенное от обвинений в некомпетентности, коррупции или соучастии в упадке советской экономики. Его репутация была прочно основана на лаврах победы во Второй мировой войне. Сведя на нет эту пропагандистскую машину, гласность выявила огромные растраты, коррупцию, межэтническую напряженность, некомпетентность и кумовство внутри нее.

Но самое значительное сходство между Германией 19-го года и Россией 1991-го года можно увидеть в типе соблюдения условий, согласованных для выхода из соответствующих «войн», которые, хотя и характеризуются разным типом конфликтов, оба имели глобальное измерение. В октябре 1918 года Германия просила перемирия и начала переговоры о мире на основе четырнадцати пунктов, изложенных президентом Вильсоном в январе того же года в послании американскому Сенату, указав на них как на основу, на которой будет установлен «справедливый и прочный мир». Эти пункты предусматривали защиту народов, вовлеченных в конфликт, на основе принципа самоопределения и баланса интересов победителей и интересов побежденных. Однако в результате Версальской мирной конференции для Германии возникли очень тяжелые условия, далекие от пунктов Вильсона, и, следовательно, мир, который оказался не только несправедливым (согласно широко распространенному мнению даже за пределами самой Германии), но и гораздо менее прочным, доказав, как маршал Фош предсказал, что это будет не что иное, как «перемирие на двадцать лет».

Точно так же окончание «холодной войны» произошло поэтапно, с началом переговоров Рейгана с Горбачевым и подписанием договора о «евростратегических» ракетах средней дальности. Но по-настоящему решающим моментом, по большей части игнорируемым многими аналитиками и комментариями, стали переговоры Буша и Горбачева в Хельсинки в сентябре 1990 года. Накануне воссоединения Германии и войны в Персидском заливе. Переговоры, в ходе которых между двумя собеседниками началась настоящая синаллагма: Соединённые Штаты добились согласия России на объединение Германии и начало военных операций Запада в Персидском заливе против иракских войск, оккупировавших Кувейт. На практике это вывод всех советских войск, дислоцированных в восточной Германии, и отказ Москвы считать Персидский залив своей собственной, зарезервированной территорией. Противоположностью Горбачеву стало установление того самого «Нового международного порядка», на который он неоднократно ссылался, и согласие Буша на предложение создать «ось» между Россией и США по всем наиболее актуальным вопросам международной политики.

Достигнув прекращения раскола Германии, два лидера ликвидировали последнее наследие Второй мировой войны, а с соглашением по оси, предвосхищающим отказ от частого применения права вето на резолюции Совета Безопасности, они вернулись к способности ООН эффективно действовать в качестве гаранта коллективной безопасности. Эта ось получит в ноябре следующего года в Совете Безопасности ООН первое подтверждение, к сожалению, эфемерное, в виде советского консенсуса по резолюции 678 по кризису в Персидском заливе, в которой предполагалось использование силы, чтобы положить конец оккупации Кувейта. Этот отрывок был определен как «водораздел в истории» Брентом Скоукрофтом в его мемуарах, написанных в соавторстве с президентом Бушем. Однако эта ось была основана на принципах того либерального международного порядка, который укрепился в западном мире после Второй мировой войны, постепенно распространился на развивающиеся страны и стал своим собственным благодаря Горбачеву с его новым мышлением. Исчезновение двух главных героев этого «исторического» поворотного момента привело к быстрому затмению тех принципов и гарантий, которые Буш дал Горбачеву. Наиболее очевидным пластическим образом провала Хельсинкских соглашений является разворот самолета, который 23 марта 1999 года вез премьер-министра России Евгения Примакова в Вашингтон. Разворот, навязанный после того, как именно в самолете стало известно, что НАТО готовится начать бомбардировки Сербии без согласия России и без обращения в Совбез ООН.

Но на этом аналогии между первым и третьим послевоенным периодом не заканчиваются. Постепенное расширение НАТО на Восток также напоминает о санитарном кордоне, созданном в 1920-х годах вокруг Германии с созданием Малой Антанты и двусторонних союзов стран Центральной Европы и Польши. Остается только надеяться, что свидетельства этого сходства приведут нас к пониманию того, насколько опасно паникерство, распространяемое многими политическими и военными лидерами. Вместо этого необходима мирная – непацифистская – политика, направленная на решение существующих проблем путем определения справедливого баланса интересов всех участников продолжающихся споров. В соответствии с тем, что, судя по последним результатам выборов, кажется ориентацией народа. Несомненно, гораздо более миролюбиво, чем то, что выражали их правители, над которыми, кажется, простирается тень лунатизма 1914 года.