Иран, прогрессивный поворот? Да, конечно. Вернее, наверное

Победа на иранских выборах умеренного Масуда Пезешкиана, хирурга и министра здравоохранения в реформистском правительстве Хатами, была встречена с нотками надежды большинством западных СМИ, мастеров двух предпочитаемых ими подходов: порабощения и поверхностного анализа. Чтобы смягчить вышесказанное, нужно сказать, что принудительное применение принципа гетерогенезиса целей могло бы даже оправдать эту надежду, всегда принимая во внимание, что доминирующий нарратив является прямой дочерью пропагандистской машины. Согласно господствующей герменевтике, победа Пезешкиана – неожиданная для западных экспертов/наблюдателей, которые, за исключением нескольких полуисчезнувших отшельников, в унисон вторят голосу хозяина, – могла бы пролить свет на будущее этой страны. Согласно этому толкованию, проголосовав за умеренных, иранский народ выразил желание примириться с требованиями Великого Сатаны (как иранский режим называет США), который на Ближнем Востоке вопреки своим собственным интересам, подчиняется интересам сионистов, чьи влиятельные лобби контролируют средства массовой информации, сенаторов/конгрессменов и кандидатов в Белый дом (1). В свете этого гипотетического умиротворения между Ираном и США иранский народ увидит, что его условия жизни улучшатся, будет меньше репрессий и большее уважение к правам мужчин и женщин. Однако Иран привык отрицать стереотипы практики и толкования.

Давайте разберемся. По данным правительства, участие избирателей составило менее 50%. Даже при гипотезе – на которую лучше не ставить – что эта цифра верна, факт остается фактом: большинство населения в выборах не участвовало, считая их проделкой режима. Иранское руководство имеет привычку выбирать лидеров, включая президента, на основе оценок, игнорирующих волю народа. Поэтому, по мнению многих, победу Пезешкиана следует рассматривать как отбор, а не выборы. А приемы, которыми располагает режим, многочисленны: исключение неудобных конкурентов, удушающая пропаганда, раздача льгот и обещаний, а если этого недостаточно, то и фальсификации. Если исключить процент около 20%, получающий материальные и властные выгоды от этой структуры, то значительная часть населения в течение некоторого времени была привита против вышеупомянутых ритуалов (раны, нанесенные на рубеже веков разочарованиями Президентством Хатами все еще открыты, ослабленным или под угрозой, в любом случае неспособным сдержать свои обещания) – сосредоточена на нескольких приоритетах: работа, покупательная способность, социальные услуги, немного политической жизнеспособности, репрессивная умеренность.

В Иране пирамида власти находится на вершине Верховного лидера (пожилого Али Хаменеи), представителя политизированного шиитского духовенства, окруженного светской рукой, Стражами Революции (Пасдаран). Сменяющиеся президенты контролируются сверху, им предоставляются ограниченные прерогативы, как и Парламенту (Меджлису), чьи положения/законы должны получить зеленый свет от Совета стражей (назначаемого Верховным лидером) перед их обнародованием. В этом контексте выбор режима в пользу умеренного кандидата, а не ястреба, такого как Джалили (побежденный конкурент), должен быть частью превентивной стратегии гипотетических и вполне вероятных дестабилизирующих народных волнений, которые, к тому же, по мнению иранской убеждений и не только, пользуются финансовой и материальной поддержкой американских/израильских служб. В целом иранский народ не выражает чрезмерного оптимизма в отношении ближайшего будущего, оставляя за собой право судить по фактам, то есть по конкретным возможностям (улучшение условий жизни и смягчение рисков конфликта), которые новому президенту предоставят духовно-военные лидеры.

Если во внутренней политике, выражаясь эвфемистически, режиму есть куда совершенствоваться, то во внешней политике музыка звучит иначе, которая, в свою очередь, как и везде, переплетается с первой. Неудивительно, если, учитывая постоянные угрозы и агрессию, которым подвергается страна, режим отреагирует усилением репрессий и ужесточением своих позиций, что, возможно, и есть именно желаемый результат.

Однако во внешней политике страна отстаивает свое право на безопасность и не намерена поддаваться запугиванию Маленького Сатаны (Израиля), который при безоговорочной поддержке Америки стремится дестабилизировать ее, финансируя волнения, теракты, совершая убийства ученых (в Иране) и военных советников (Сирия, Ливан), вплоть до последней провокации (1 апреля), то есть взрыва иранского посольства в Дамаске, который должен был спровоцировать американское вмешательство в ответ на иранское вмешательство (которое вместо этого было сдержано и договорилось с США) в расширенном конфликте, который, в свою очередь, способствовал окончательному истреблению населения Газы. На бумаге приоритеты еврейского государства не имеют ничего общего с Ираном, поскольку они сосредоточены на уничтожении палестинского народа. Этот замысел, однако, подразумевает представление Исламской Республики как смертельной угрозы для Израиля, хотя реальность обратная: Израиль/США угрожают Ирану, а не наоборот. Этот образ также помогает скрыть давние нарушения прав человека Израилем в Палестине (задолго до 7 октября 2023 года) и Соединенными Штатами (государственные перевороты, целенаправленные убийства, такие как сенсационное убийство иранского генерала К. Сулеймани, со стороны самопризнавшегося Дональда Трампа, в январе 2020 года – секретные тюрьмы, систематические пытки против всех, кто препятствует интересам Империи, и прочая дестабилизация в том же духе: подлость, доказательства которой теперь очевидны).

Что касается Соединенных Штатов, то они балансируют на двух сторонах чаши весов: а) с одной стороны, представление Ирана как экзистенциальной угрозы Израилю благоприятствует теории хаоса, деструктуризации любого, кто раздражает еврейское государство, защищая права палестинцев, бесконечные войны на Ближнем Востоке, которые укрепляют доллар и нефть в пользу корпораций Уолл-стрит; б) малая заинтересованность в расширении конфликта на Ближнем Востоке, который, особенно в год выборов, нанесет ущерб экономике, с резким ростом инфляции и цен на нефть, падением стоимости фондового рынка и так далее. Выбор условен, и здесь нет места для дальнейших подробностей. Теперь выборы нового президента Ирана мало на все это повлияют. Тегеран продолжит свой путь на Восток после разочарований, пережитых от Запада (включая Европу, ныне низведенной до уровня слуги-дворецкого своего главного союзника), склонного к бессмысленной политике извлечения ресурсов, проводимой американской разжигающей войну олигархией. Членство Тегерана в БРИКС и ШОС (2), вместе с растущими перспективами политических и экономических связей с Россией и Китаем, включая военные связи с первыми, остается консолидированным выбором, относящимся к высоким уровням власти. Таким образом, если умеренный Пезешкиан оправдывает частичный оптимизм во внутренней политике (репрессивное смягчение инакомыслия и обычаев, постепенное преодоление старого консервативного толкования коранического закона, социальная политика), в той степени, в которой это разрешено шиитским духовенством и Хранителями, во внешней политике динамика носит структурный характер.

В региональном театре страна должна остерегаться прямого участия в израильско-палестинском конфликте, который может спровоцировать американское вмешательство и непредсказуемую эскалацию, которая поставит под угрозу само выживание режима.

В отсутствие проницательных государственных деятелей – редкий товар среди атлантических саммитов (и полностью отсутствующих в вассальной Европе), – которые могут заставить гегемонистскую империю дистанцироваться от сионистского фундаментализма, причем в регионе, где есть российские военные контингенты (которые в Сирии, как известно, гарантируют жизнь режима Асада) – напряженность между странами Ближнего Востока и великими державами обречена на обострение.

Не только история учит, что руль может выйти из-под контроля, но и вероятное возвращение Трампа в Белый дом ухудшает перспективы в свете его известных экстремистских позиций в отношении Ближнего Востока и Израиля.

Приход Пезешкиана также не повлияет на третий пункт, выделенный здесь, – ядерный вопрос. Как известно, на Ближнем Востоке единственной страной, обладающей атомным оружием, является Израиль, а не Иран, подписавший Договор о нераспространении, подразумевающий принятие контроля инспекторов МАГАТЭ (3), а также две важнейшие международные конвенции по химическому и биологическому оружию, конвенции, которые Израиль (как и очень немногие другие страны) никогда не ратифицировал. В соответствии с соглашением, подписанным в 2015 году, Тегеран согласился пройти дальнейшие проверки на предмет гипотетических отклонений от гражданской ядерной энергетики, разрешенной ДНЯО, к военной ядерной энергетике, которая запрещена.

Однако это соглашение так и не вступило в силу из-за ловушек, расставленных «глубинным государством» США, которое всегда выступало против мира с Ираном. Тогдашний президент Обама попробовал эволюционный путь в отношениях с Тегераном, стремясь отказаться от образа онтологически враждебной страны, отдав предпочтение торговле, инвестициям, научным и культурным обменам и т. д., инструментам, лежащим в основе мирного сосуществования, которые даже усилили бы способность заставить режим уважать свободу и права человека. Однако этот план противоречил интересам Израиля. Можно предположить, что решение Трампа (2018 г.) разорвать ядерное соглашение, подписанное Обамой тремя годами ранее, является результатом маневров израильского лобби, которому молча поклонился Байден, хотя, будучи вице-президентом Обамы, он разделял дух и цель этого соглашения.

Даже на все это новоизбранный президент Пезешкиан не будет иметь большого влияния.

(1) Миршаймер и С. Уолт: «Израильское лобби и внешняя политика США», 2007 г.

(2) Шанхайская организация сотрудничества

(3) Международное агентство по атомной энергии