Послевоенный период во имя России и Турции

Распад Османской империи в 1923 году, лишив Турцию какой-либо стратегической глубины, низвел ее до ранга буферного государства между британскими и французскими подмандатными государствами на юге и бывшей Россией на севере. Это стало кульминацией очень старой геополитической борьбы между морскими империями, блокировавшими восточное Средиземноморье, и великой северной державой, желающей получить доступ к теплым морям. Эта фундаментальная оппозиция, составляющая фон Крымской войны, как и современного украинского конфликта, остается нетронутой. Однако видимые признаки ослабления Украины позволяют предположить изменение отношений между Россией и Турцией. Если принять во внимание тот факт, что тюркоязычные глубинки геополитически отмежевались от османского центра, вполне вероятно, что последнему вскоре придется в большей степени договариваться с Россией.

Во времена существования Османской империи велась ожесточенная борьба с Россией за господство на Балканах и выход к теплым морям. Между эпохой Возрождения и XX веком между двумя державами имели место одиннадцать войн. Эти конфликты были выгодны России, которой удалось демонтировать пришедшую в упадок южную державу. Иногда для достижения своих целей ей приходилось вступать в союз с другими державами, такими как Персия в 1735 году. Если мы обратимся на юг, мы увидим, что Восточный вопрос представляет собой лишь романтическую форму желания Запада контролировать Восточное Средиземноморье. Эрве Куто-Бегари объяснил это в 2005 году: «Чтобы избежать возникновения Евразии, Морские империи должны контролировать три географических точки: проход между Корейским полуостровом и Японией в Восточной Азии, проход между Балтийским морем и Северным морем в североевропейском регионе и между Черным и Эгейским морями (Дарданеллы) на европейском Востоке» (1). Стратегический аспект контроля над Константинополем не ускользнул от внимания Бонапарта, который признался Лас Казесу:

«На Севере было создано независимое королевство Константинополь с его провинциями, которое должно было служить барьером для российской власти, как это утверждалось в отношении Франции, путем создания королевства Бельгия. Я мог бы разделить Турецкую империю с Россией; между нами это уже не раз обсуждалось. Константинополь всегда ее спасал. Эта столица была величайшим затруднением, настоящим камнем преткновения. Россия хотела этого; я не должен ее отдавать: это слишком ценный ключ; он один стоит империи: тот, кто обладает им, может управлять миром» (2).

После восшествия на престол в 1825 году «российский император Николай I стремился овладеть проливами Босфор и Дарданеллы, чтобы обосноваться в Константинополе. С момента обретения Греции независимости царь хотел разрушить «Блистательные Врата». Желая навязать свое влияние славянским провинциям Балкан, Россия могла бы получить экономические выходы в Средиземноморье через Черное море, чего русские искали со времен Петра Великого. У Англии также есть амбиции в Восточном Средиземноморье, направленные на сохранение своих коммерческих интересов на Ближнем Востоке и на Шелковом пути. Франция, официально защитница Святых мест и католиков, хочет избежать формирования коалиции между Австрией и Россией против Османской империи. Затем Россия обратилась к Англии, предложив раздел Османской империи: Англии, Египту и Криту; России – Балканские провинции, Константинополь и Проливы. Но Англия отказывается, потому что для нее целостность Османской империи является гарантией против прогресса России. Таким образом, Франция несколько случайно оказалась вовлеченной в этот конфликт. Действительно, Наполеон III и Николай I поддерживали хорошие отношения, и ни один из них не планировал начинать войну «из-за простой монашеской ссоры». Местом конфликта является Крымский полуостров, а целью французов является крепость Севастополя. С самого начала конфликта флоты союзников атаковали российские позиции и порты. Так, 22 апреля 1854 года Одесский порт подвергся бомбардировке англо-французского флота» (3). В 1856 году Парижский договор нейтрализовал Россию и провозгласил нейтралитет Черного моря. Именно так Турция со временем становится своего рода «барьером, воздвигнутым против российского продвижения в Средиземное море через проливы или на Ближний Восток» (4). По этой причине «на протяжении всей холодной войны турецкое пространство будет представлять собой очень важное звено в системе обороны Запада. Оно служит барьером на пути к Черному морю, а также обеспечивает соединение европейских и азиатских средств окружения Советского Союза» (5). Однако, когда Россия включила Сирию в свою сферу влияния в 2015 году, произошел геополитический разворот первого порядка. Заменив прежние французские и британские мандатарные державы, Россия способна действовать за спиной Турции, на очень чувствительном участке ее седалищного нерва. Такой охват не мог остаться без последствий, тем более что османское руководство тогда утратило контроль над расчлененным в 1923 году Среднеазиатским корпусом.

После почти четырехвекового противостояния Османская и Российская империи распались. Первая в 1923 году, вторая в 1990 году. Геополитические последствия были значительными, поскольку два проигравших увидели, как у их порога в Закавказье образовался ряд республик, стремящихся сохранить свою новую независимость. Однако считается, что Азербайджан, Казахстан и Туркменистан обладают крупнейшими неразработанными запасами нефти и газа на планете. «Когда-то эти периферийные республики были относительно маргинальными в советской системе, но сегодня они оказались в центре борьбы за влияние между Россией и западными державами и стараются, как могут, воспользоваться этой ситуацией, чтобы «заявить о себе как независимые акторы». (6). Действительно, государства Центральной Азии не хотят менять российского «Большого Брата» на нового турецкого «Большого Брата» (7). Эти молодые республики также без колебаний вновь использовали в своих целях концепцию евразийства, разработанную Россией:

«Евразийство 1920-х годов представляет собой во многих аспектах малоизвестную российскую версию западного ориентализма XIX – начала XX веков. Однако от него его отличает антизападный иконоборческий дух, коренящийся в неоднозначной культурной позиции России по отношению к Европе: ориентализм для русских интеллектуалов – это не простая экзотика, поиск инаковости, а способ утверждения своей инаковости от Запада. Таким образом, оригинальное евразийство пересекается противоречивыми замечаниями о Востоке. Все евразийцы согласны позиционировать себя скорее на Востоке, чем на Западе, у всех есть позитивный, но общий дискурс по этому поводу: Россия ближе к Азии, чем к Европе, ее история будет историей встречи, а затем слияния с тюркским миром, с Чингисханидской степью. Сегодня татарские и казахские неоевразийцы требуют исторической реабилитации тюркского мира Евразии и перебалансировки сил в свою пользу как на постсоветском пространстве, так и в самой России» (8).

Тем не менее, османский мозг потерял контроль над телом Империи. Последняя тем более нестабильна, что она унаследовала – как и в Ливане – многообщинную систему Османской империи (9), не получив выгоды от ее централизации. В геополитике, как и в архитектуре, тот, кто противостоит, поддерживает самого себя. Память об одиннадцати русско-турецких войнах не мешает России и Турции иметь общие интересы: Россия нуждается в Турции из-за проливов, но также и потому, что она представляет собой полезного партнера в Центральной Азии, оплот против возможного всплеска исламского фундаментализма и противовес Ирану (10). Со своей стороны, Турция заинтересована в том, чтобы не игнорировать действия России в Сирии, одновременно получая выгоду от северных углеводородов, частично утраченных из-за санкций. Вот почему Турция вместе с Индией и Китаем обходит западные санкции против России. Экспорт Турции в Россию увеличился с 6 миллиардов долларов в 2021 году до почти 11 миллиардов долларов в 2023 году, увеличившись на 80% за два года (11). Турецкие компании сэкономили около 2 миллиардов долларов на счетах за электроэнергию в 2023 году за счет увеличения импорта российской нефти и нефтепродуктов со скидкой. Это также позволяет Турции ограничить инфляцию. Естественно, если военная ситуация еще больше ухудшится в ущерб украинцам, весь российско-турецкий баланс на Балканах изменится. С этой точки зрения нынешнее ужесточение денежной войны между Западной и Восточной империями в Косово является одним из слабых сигналов, указывающих на будущую военную напряженность в этом регионе.

(1) Hervé Coutau-Bégarie, Ionnais Loucas, « Histoire des doctrines stratégiques », École pratique des hautes études. Section des sciences historiques et philologiques. Livret-Annuaire 19, 2005, p. 365-368.
(2) Hervé Coutau-Bégarie, Ionnais Loucas, op. cit., p. 365-368.
(3) Bénédicte Rolland-Villemot, « La guerre de Crimée et le Traité de Paris : un enjeu géopolitique en Méditerranée », Cahiers slaves, n°14, 2016. Les chemins d’Odessa, p. 123-133.
(4) Philippe Marchesin, « Géopolitique de la Turquie à partir du Grand échiquier de Zbignew Brzezinski », Études internationales, 33, 2002, p. 137–157.
(5) Philippe Marchesin, op. cit., p. 137–157.
(6) Frédéric Grare, « La nouvelle donne énergétique autour de la Mer Caspienne : une perspective géopolitique », CEMOTI, n°23, 1997. La Caspienne. Une nouvelle frontière, p. 15-38.
(7) Philippe Marchesin, op. cit., p. 137–157.
(8) Marlène Laruelle, « Jeux de miroir. L’idéologie eurasiste et les allogènes de l’Empire russe », CEMOTI, n°28, 1999. Turquie Israël, p. 207-230.
(9) Sossie Andezian, Georges Corm, « Géopolitique du conflit libanais », Archives de sciences sociales des religions, n°66/2, 1988. p. 262.
(10) Philippe Marchesin, « Géopolitique de la Turquie à partir du Grand échiquier de Zbignew Brzezinski », Études internationales, 33, 2002, p. 137–157.
(11) Le trio Chine, Inde et Turquie permet aux exportations de Moscou de gagner 130 milliards de dollars en deux ans, soit pratiquement l’équivalent de la chute des ventes de la Russie vers les 27 pays de l’UE, les États-Unis, le Japon et la Corée du Sud (-139 milliards de dollars).