Электоральный успех консервативных и крайне правых партий показывает культурное поражение прогрессистов. Гегемония, которая характеризовала двадцатый век, уступает место подчинению.
Все левые, в особенности в Европе, являются детьми Октябрьской революции в геополитическом и идеологическом смысле. Она стала катализатором того, что Эрик Хобсбаум назвал «коротким ХХ веком», в результате чего возникли коммунистические партии, зачастую отколовшиеся от социалистических партий, и с этого момента зародился мир геополитики, в котором СССР и коммунистическое движение породили орудие страха, сформировавшее фашизм. Фашизм не был историческим исключением, он стал вполне жизнеспособной и организованной альтернативой современному отсутствию просвещения и, по сути, обеспечил условия возникновения политики народных фронтов и движения сопротивления, подпитывавшего социальный антифашизм, присутствующий в послевоенном европейском конституционализме.
Принадлежать к левому течению в Западной Европе означало, по сути, быть коммунистом или социал-демократом. Последнее течение, обусловленное прежде всего существованием СССР и Восточного блока, добилось в Западной Европе таких успехов в политике, что некоторые из наиболее значимых коммунистических партий Западной Европы пытались строить свою собственную социал-демократическую и прагматическую в геополитическом отношении политику посредством такого странного артефакта, как еврокоммунизм, возникшего в Италии на обломках чилийских самолетов во дворце Монеда, где погиб последний социал-демократ, стремившийся к построению социализма: Сальвадор Альенде.
Дебаты тех времен, когда Берлингуэр чувствовал себя в безопасности под зонтиком НАТО, Каррильо ездил в США или Жан-Поль Сартр заглаживал вину перед Французской коммунистической партией по алжирскому вопросу, написав пролог «Проклятых этой земли» Францу Фанону (одному из вдохновителей борьбы с колониализмом), сегодня остались в далеком прошлом.
В то время как посткоммунистические левые еще не оправились от опыта Ципраса в Греции, не сумев хоть немного подчинить себе силы Евросоюза, которые в итоге завели партию непонятно куда, передав руль «Сиризы» в руки либерального бизнесмена, выступающего за суррогатное материнство, войну на Украине и намерение Израиля с подачи США покончить с палестинским вопросом путем этнических чисток, европейские левые оказались в точке невозврата. Посткоммунистические левые уже оказались за пределами парламента в Италии и вскоре могут оказаться в такой же ситуации в Германии, где в результате выхода Сары Вагенкнехт из партии Die Linke («Левые») ее бывшая партия может оказаться в стороне от институтов власти. Вагенкнехт представляет странный немецкий националистический проект, в котором защита договоренностей с Россией сочетается с антииммиграционным дискурсом и неприятием феминизма и защиты прав ЛГБТИ как «чисто культурных вопросов», которые отдаляют рабочий класс от реальных проблем. В Испании попытка Sumar заменить Podemos в качестве левого крыла PSOE (Испанская социалистическая рабочая партия) приводит к дрейфу в сторону модели немецких «зеленых», под которой понимается уже не обязательство критиковать последствия климатического кризиса, а наиболее безобидный способ оспаривания места социал-демократии в рамках ее собственных границ; «зеленые» не имеют проблем ни с неолиберализмом, ни с НАТО, ни с основными направлениями европейской внешней политики, включая миграционную, и часто оказываются правее самой социал-демократии. Во Франции электоральная поддержка Меланшона, сумевшего организовать всех левых под своей гегемонией, вряд ли будет легко унаследована его партией, да и положение других партий семьи посткоммунистических левых в Европе не радует. Если предаться пессимизму, то можно было бы сказать, что место для таких левых в Европе заканчивается и что это во многом связано с преобразованиями в мире, которые имеют мало общего с идеологическими и политическими основами «короткого ХХ века», сделавшими возможным появление левых в том виде, в котором мы их знаем.
Из этого можно сделать вывод, что в Европе осталось место только для прогрессивизма, подобного тому, который представляют Педро Санчес, PD (Демократическая партия Италии) или немецкие социал-демократы. Несмотря на большую электоральную состоятельность этих пространств, тем не менее очевидно, что процесс правой либерализации, протекающий на континенте на фоне военных действий в самом сердце Европы и на Ближнем Востоке, ставит европейскую социал-демократию в крайне слабое положение с того момента, когда даже некоторые ультраправые начинают оспаривать защиту прав (отечественных) трудящихся и возрождение некоторых институтов исторического европейского государства всеобщего благосостояния.
Все вышеизложенное не является чем-то новым и, с некоторыми нюансами, может быть поддержано многими из тех лидеров, которые в последние годы размышляют о проблемах и перспективах европейского левого движения. Впрочем, позвольте мне высказать мысль, которая в силу своей редкости кажется мне более оригинальной. На мой взгляд, фундаментальная проблема различных традиций европейских левых связана не столько с геополитическими условиями среды, сколько с их вялостью в плане идеологической силы. Отсутствие активности в этом отношении контрастирует с колоссальной жизнеспособностью правых как культурного проекта.
Перечитывая монументальный труд Энцо Траверсо, посвященный марксистской трактовке еврейского вопроса, я был поражен горькой иронией, с которой автор указывает на огромную самонадеянность марксистов, рассматривавших сионистский национализм как устаревший артефакт XIX века, который должен быть преодолен космополитизмом и социалистическим универсализмом, идущими рука об руку с глобальным развитием самого капитализма.
В этой глупой уверенности левых в том, что само развитие производительных сил докажет правоту марксизма, а национализм и отступления от просвещенческих принципов останутся позади, кроется большая часть проблем левых в Европе. Утверждение о том, что история подчиняется законам, которые неумолимо ведут к улучшению условий жизни человечества, – это просто ложь. Напротив, как учил великий Тронти, только политика как действие, направленное на исправление самой истории, может оградить нас от ужаса. Холокост был не историческим отклонением, но одним из вероятных исходов, что мы видим и сегодня, когда климатический коллапс и Третья мировая война представляются вполне реальными и возможными вариантами развития событий для человечества.
Учитывая данный контекст, чтобы вести политическую борьбу в условиях реальности, которая по степени ужаса вряд ли может позавидовать миру времен Первой мировой войны, левые должны исходить из того, что основной площадкой политической борьбы является идеология. Как мы видим, особенностью ситуации в Газе является не столько ужасающее число погибших в результате израильских бомбардировок, сколько интерпретация этих жертв. До тех пор, пока господствует точка зрения, согласно которой право Израиля на самооборону должно позволять ему убивать столько палестинских детей, сколько необходимо для уничтожения ХАМАС, левым практически ничего не остается делать. И сейчас заявления социал-демократических секторов о том, что Израиль имеет право на самооборону, но должен меньше бомбить Газу, выглядят просто смешно. Напротив, левые должны объяснить, не стесняясь в выражениях, что оккупация, апартеид и колониализм – это главные преступления конфликта, и что защищать демократию – значит, защищать палестинскую сторону. Только левые, принимающие культуру и идеологию в качестве основных медиа-территорий политической борьбы, будут иметь шанс на выживание в современном мире.