Европа 1914–2024 гг. Опять лунатики?

В последние недели мы вернулись к разговору о книге Кристофера Кларка 2013 года о происхождении Первой мировой войны «Лунатики. Как Европа пришла к Великой войне», в которой лидеры, которые втянули свои страны в войну, названы лунатиками. То есть актеры, которые неудержимо шли к цели, которую они не до конца осознавали. В исследовании анализируется динамика, приведшая к развязыванию Великой войны странами, общества которых, вплоть до самых высоких уровней, до последнего оставались привязанными к топосу «невероятности вырождения» в общем конфликте серьезного австро-сербского кризиса.

Сегодня российско-украинская война рискует спровоцировать подобную динамику, потому что на протяжении второй половины ХХ века и первых десятилетий этого века широко распространено убеждение, то есть топос, о невозможности конфликта между державами, оснащенными ядерным оружием огромной мощности из-за разрушений, которые он повлечет за собой и которых не сможет избежать даже гипотетический победитель. Завершая свой анализ происхождения войны, в которой силы Антанты, Франции, Великобритании и России противостояли силам Тройственного союза, омраченного дезертирством Италии, Австро-Венгрии и Германии, Кларк цитирует символическую фразу топос невероятности, произнесенный в 1936 году на балконе ратуши Сараево Ребеккой Уэст, лидером мнений англосаксонского мира своего времени: «Я никогда не пойму, как это могло произойти». Фраза, которая подтвердила более двадцати лет спустя широко распространенное и преобладающее мнение во всех кругах, ответственных за державы, которые позже оказались вовлечены в войну.

На самом деле эта вера оставалась доминирующей как среди политических, так и среди военных лидеров этих стран до тех пор, пока Венский ультиматум Сербии не был вынесен. До этого момента эти круги, даже после нападения на эрцгерцога Франца Фердинанда, сохраняли оптимизм по поводу развития кризиса и не отказывались от традиционных летних каникул и рутины международных обменов. Начальник штаба Германии Гельмут Фон Мольтке, например, не прерывал санаторно-курортное лечение в Карловых Варах; Кайзер Вильгельм II отправился в Норвегию 21 июля, в разгар кризиса, показав тем самым, что он исключает возможность перерастания кризиса в масштабный конфликт. Аналогично и в противоположном поле, президент Франции Пуанкаре, возвращаясь с премьер-министром Вивиани из государственного визита в Россию, счел неуместным отзыв некоторых воинских частей из Марокко во Францию. Однако английский премьер-министр Асквит посвятил весь июль вопросу Ольстера.

Гораздо менее оптимистичным и по существу провидческим был вместо этого очень авторитетный внешний наблюдатель, такой как полковник Хаус, доверенный советник американского президента Вильсона, которому он уже в мае 1914 года указывал, что европейская гонка сухопутных и военно-морских вооружений приведет к конфликту. (1)

Хорошо известно, как объявление войны Сербии и российская мобилизация положили начало динамике военных мер, которые не могли быть отложены для высшего командования двух лагерей, отрицая тот топос невероятности, который сохранялся, несмотря на упорство и ухудшение австро-сербского кризиса. С 1945 года, после применения ядерного оружия против Японии, распространилось убеждение, в определенном смысле похожее на мнение о невероятности начала двадцатого века: это «топос невозможности» ядерной войны. После взрывов Хиросимы и Нагасаки она прочно утвердилась в самых ответственных научных кругах, а также в дипломатических и высших политических кругах, кульминацией чего стала знаменитая декларация Рейгана и Горбачева в Женеве в 1985 году: «Ядерную войну невозможно выиграть и ее никогда не следует начинать».

В украинском кризисе топос, который, кажется, колеблется, – это невозможность ядерного конфликта, даже если с первой вспышки войны американский президент исключил любую гипотезу о прямом вмешательстве американских войск именно для того, чтобы избежать эскалации, которая может привести к ядерной конфронтации. Сложностью по сравнению с этой линейной позицией является разный характер обязательств других стран НАТО по поддержке «защищающейся Украины».

Формы и динамика этой поддержки развивались в ходе непрерывной эскалации мер и поставок средств, которые из оборонительных имели тенденцию постепенно приобретать наступательные характеристики – с событиями, пределы которых объявлены неопределенными – точно так же, как потенциальный ответ России остается неопределенным, хотя в нескольких случаях Москва не исключала крайнего применения ядерного оружия.

Но помимо хода наземных операций и типа поставок, направляемых в Киев, в заявлениях некоторых западных лидеров о неприемлемости поражения Украины вновь проявляется позиция Петербурга 1914 года, в котором, априори отказываясь от того, что Сербию можно было стереть с лица земли, породила те меры, которые привели к началу Великой войны.

Гипотеза об отсутствии ограничений в помощи Украине для предотвращения ее поражения и приветствие возникающей стратегической двусмысленности подразумевает принятие аналогичной позиции со стороны противной стороны, чей арсенал также включает ядерное оружие.

Поэтому не может не быть беспокойства по поводу того, чтобы избежать запуска того же неостановимого механизма 1914 года, который подтолкнул европейских лидеров к вступлению в войну, как лунатики.

Гипотеза о вводе воинских частей из атлантических стран на украинский театр военных действий усилит этот риск, добавив еще один фрагмент к этой фрагментарной мировой войне, осуждаемой римским понтификом, и рискует, к сожалению, привести к объединению этих частей в открытый глобальный конфликт.

Независимо от задач, которые могли выполнять эти контингенты, если часть из них попадет под российский огонь, возникнет ситуация, всегда исключенная из «топоса невозможности»: прямое столкновение российских войск с силами Атлантики.

Помимо этих рисков, существует намерение начать настоящую гонку вооружений в Европе. Дрейф, который, как мы видели, уже в начале двадцатого века привел такого проницательного наблюдателя, как полковник Хаус, к правильному предсказанию неизбежного начала войны, в открытом противоречии с господствовавшим в то время мнением.

Очень широко распространена поговорка: «История – учитель жизни». Однако, чтобы жизнь могла воспользоваться этим, уроки истории должны быть поняты теми, кто ответственен за нашу судьбу. В настоящее время этого, похоже, не происходит.

(1) Мы хорошо знаем, что «топос невероятности» был опровергнут неудержимой динамикой, вызванной после военных мер Австрии и Сербии решимостью Санкт-Петербурга любой ценой предотвратить разгром Сербии, начав мобилизацию своих сил. Это событие, в свою очередь, позволило немецким вооруженным силам потребовать принятия аналогичных превентивных мер, что было необходимо для безопасности Империи. Эта динамика была продиктована воен-ной стратегией, а не заботой о мире гражданских властей, которые оказались не в состоянии сделать выбор, вдохновленный именно этими заботами.